Стихи моего однофорумчанина с литературного сайта.
Ваш холеный наточенный ноготь
мне не в радость. Скорее, в облом.
Я не дал разрешения трогать
Вам активы мои под столом.
Вы давали мне честное слово,
что друзьями останемся мы,
что дождетесь супруга родного
из недальней оршанской тюрьмы.
Я порой орошал Ваши нивы
из сочувствия к Вашей беде...
Но зачем же Вы так похотливы
и в кино, и в гостях, и везде?!
Нас уже, к сожаленью, не двое;
нам предписан сердечный покой...
Не берите меня за живое
раскаленной от страсти рукой.
Старость.
Ты была доверчивого нрава,
ты такой прекрасною была
в год отмены крепостного права
рыцарями Круглого Стола!
Да и я при полной был причёске,
был неутомим и очень мил
в год, когда мой тёзка Македонский
Брестский мир Батыю предложил.
Что с того, что в полном мы рассудке
и что мы по-прежнему вдвоём?! -
чаще, чем четыре раза в сутки
мы с тобою больше не могём...
Монолог альфонса.
Мадам, я Вас больше не буду.
Оплачьте же долю свою.
Вы водку мне лили в посуду,
из коей я водку не пью.
Ушанки даря из ондатры,
меня Вы возили, мадам,
в какие-то блядские Татры
заместо Кариб и Багам.
Вы родом из этих... рабочих...
А мой поизысканней круг.
Меня Вы таскали на Волчек,
а мне был по нраву Виктюк.
Я даже любил Вас! Без лени.
На чахлом кухонном столе...
А Вы мне давали пельмени
заместо жюльена с суфле.
Я требуюсь нынче повсюду!
Украшу любую судьбу!
Мадам, я Вас больше не буду.
Отстаньте! Сказал же - не бу...
Новый год
Тебе шепчу я нежности на ушко,
в уме слагая новогодний стих...
Идет по телевизору порнушка -
навроде "Огонек для голубых".
А я тебя люблю, как Карлсон - плюшки,
как любят дети доброго отца...
И нам с тобой не надобно порнушки,
а надобно винца да холодца.
Свинья давно отбросила копытца,
собой украсив новогодний стол.
И мы спешим наесться и напиться,
потом любить, телами грея пол.
С тобою мы уносимся в астралы,
к лицу нам темперамент огневой...
В TV, конечно - разные каналы,
а у меня - лишь мочеполовой.
Мы друг от друга вовсе не устали,
мы просто опьянели от любви...
Я съел салат из крабьих гениталий -
теперь меня поди останови!
Не заплывайте за буйки.
Не заплывайте за буйки -
там ядовитая медуза.
Она слегка коснется пуза,
и Вы отбросите коньки.
Не заплывайте за буйки -
ведь там голодная акула.
И ждет Вас страх, расстройство стула
и злые острые клыки.
Не заплывайте за буйки -
там похотливые русалки.
Завидев инструмент Ваш жалкий,
они порвут Вас на клочки.
Свининки кушайте куски,
картошку, макароны с сыром...
Уж лучше заплывайте жиром,
чем заплывайте за буйки!
Диета.
Я ел на ужин шапки из ондатры,
шерстинки налипали на очки...
Качали головами психиатры,
заглядывали пристально в зрачки.
Дивился терапевт, что век мой долог,
твердил:"Нельзя так!", брал меня на понт;
водил руками гастроэнтеролог
и заставлял глотать какой-то зонд.
А я - сдавал анализы послушно,
даря врачам и кровь, и даже кал...
Смотрел на них легко и добродушно
и ужин предстоящий предвкушал.
Секрета вовсе нет. Король-то голый,
за что совсем не стыдно королю...
В меху ондатры нет холестерола,
а я холестерола не люблю.
Турист.
Моя сегодняшняя ода -
правдивее, чем рачий свист:
раз после долгого похода
устал неопытный турист.
Из рюкзака достав лопатку,
исполненный последних сил,
он взял да и разбил палатку.
Буквально вдребезги разбил.
Он, суетясь, махал руками, -
не то чтоб мал, но не удал -
потом консерву бил о камень
и, не разбив, оголодал.
Побрёл обратной он дорожкой,
прокляв туристский геморрой.
В пути питался он морошкой,
листвой, древесною корой.
Он пил из луж. Оброс, как Крузо.
Поди узнай-ка молодца!
К спине его прилипло пузо.
Овальней стал овал лица.
Овладевала им истома,
сужал над ним круги орёл,
но всё же до родного дома
он с горем пополам добрёл.
Его отпаивали квасом,
в грехах туристских не виня.
Он скушал пуд картошки с мясом,
а после спал четыре дня.
Всласть отдохнув в пределах дома,
он у себя спросил всерьёз:
"Нам это надо было, Сёма?!" -
и в воздухе повис вопрос.
Хомяк.
Намедни от меня сбежал хомяк;
покинул дом, кормушку и гамак,
привычный быт, воскресную газету,
поилку, беговое колесо -
покинул равнодушно вся и всё.
Ушел, не попрощавшись. Канул в Лету.
Кормил его зерном я - первый сорт,
создав ему немыслимый комфорт,
себя стесняя грызуну в угоду.
Он весь лоснился. Выглядел как франт.
Но всё равно решил, как эмигрант,
покинуть клетку, предпочтя свободу.
Он внутренним поверил голосам
и бросил самку - жирную, как сам,
для мужа щеголявшую в бикини.
Он не стерпел нетрудный груз оков.
Он был из Настоящих Хомяков.
А их - не проведешь на хомякине.
Универсал.
Как славно - содержать в порядке дом,
не увлекаться водкой с колбасою,
немалым быть отмеченным умом,
при этом отличаясь и красою,
испытывать живейший интерес
к проблемам африканского ликбеза...
Как хорошо богатым быть, как Крез,
и милосердным, словно мать Тереза,
нести всегда с собой благую весть,
леча людские скорби и печали...
Как важно, черт возьми, и рыбку съесть,
и сесть туда, где по тебе скучали.
Япония.
Япония загадочна немного...
И как-то раз на острове Хонсю
ложась в постель, решительно и строго
жена сказала мужу: "Не хосю!"
О этот мир под восходящим солнцем,
ну как его неместному понять?!
Муж женщины был правильным японцем
и, молча помянув япону мать,
oн встал. Оделся. Вышел. Стыли тучи.
Он сел в "Тойоту". Снова. Как всегда.
Ведь где-то в префектуре Оябучи
его заждались гейши хоть куда.
Они полны порывов и горений,
добры и жизнерадостны они;
им не присущи никогда мигрени.
Минуют их критические дни.
Они глядят задорно и влюбленно,
готовы исключительно на всё,
они включают диски с Йоко Оно,
цитируют Мисиму и Басё.
Япония живет легко и мудро,
как и не снилось ни тебе, ни мне...
Мужчина возвращается под утро
к заботливой проснувшейся жене.
Он - радостный, хотя не отдохнувший.
В его душе, свободной от невзгод,
то расцветают яблони и груши,
то ароматно сакура цветёт.
Потом, при полном деловом фасоне
в рассветную уходит полутьму.
Его работодатель - фирма "Сони"
зарплату платит славную ему.
И так вот от рассвета до заката,
уже не первый месяц или год
живёт себе семейство Херовато.
Не так уж плохо, в принципе, живёт.
Друг и враг.
Одежка - стыд и срам, дыра в кармане,
под сенью жизни хоронюсь, как тать,
а то, неровен час, придут армяне,
что норовят последнее отнять.
Дырявость потребительской корзины,
грязь под ногтями - это не во зло...
Стократ страшнее, что придут грузины,
заломят руки, настучат в табло...
Давно пропал и след супруги Лены,
что толку лезть в бутылку на рожон...
Всё к лучшему. Когда придут чечены,
нам будет легче, ежели без жен.
Дешевым алкоголем душу грея,
валяясь в неприкаянной пыли,
я опасаюсь, что придут евреи...
И говорят - они уже пришли.
Душа устала, плоть не так упруга,
хандрит желудок и болит нога...
Но сладко слушать внутреннего друга,
который знает внешнего врага!
Осмотр.
Осмотр был весьма недолог,
прошел легко и очень гладко:
всё восхищался гинеколог:
"Ах, что за шейка! Что за матка!"
Киркоров и расторгуев.
Вон из эфира! Вон, болгарин х*е!
Ты на экране 20 раз на дню!
Пусть лучше нам слабает Расторгуев
заветную родимую хуйню.
Вали в Софию, или к Алке в норку!
Ты шика дашь?! - Какой тут на х*й шик?!
А Коля, хоть и сбросил гимнастерку,
но всё равно - до боли наш мужик.
Поэт в законе.
Да, воровал. На зонах гнил, бывало.
Закон не чтил особо. Есть грешок.
Я помню мерзлый ад лесоповала
и карцера спрессованный мешок.
Начальничек, сними с меня "браслеты"!
Подумай, дурень. Нет на мне вины!
Мне спишут прегрешенья. Мы, поэты,
земным законам не подчинены.
А я пишу стихи. Еще какие!
Но разве ж ты поймешь, поганый мент?!
Когда-то мной зачитывался Киев,
и Минск, и Дубоссары, и Чимкент.
По-твоему, нельзя мне без надзора?
без этих ваших тюрем - никуда?!..
Ты знал бы, мусор, из какого сора
растут стихи, не ведая стыда!
Ведь судьи - кто?! И чьё оно, судейство?
Нe шей мне дело, мать твою етить!
Я ж гений! Ну а гений и злодейство,
как ни крути, нельзя не совместить.